Король Гарольд - Страница 33


К оглавлению

33

"Гарольд проклят!" Тогда мрачный призрак, стоявший возле меня, спросил: "Неужели ты боишься мертвых костей, Гарольд?" Голос его звучал как труба, вливающая мужество даже в труса, и я смело ответил: "Достоин презрения был бы Гарольд, если б он боялся мертвых костей!" Пока я говорил, послышался адский хохот и вдруг все исчезло, исключая океана крови. Со стороны севера подлетал ворон кровавого цвета, а с южной стороны подплывал ко мне лев. Я взглянул на воина и невольно расплакался, заметив, что суровость его уступила место беспредельной тоске. И вот он принял меня в свои холодные объятия. Холодное дыхание его леденило мне кровь. Поцеловав меня, он сказал тихо и нежно: "Гарольд, мой любимец, не печалься! Ты имеешь все то, о чем только мечтали сыновья Ведена в своих снах о Валгалле." При этих словах привидение отступало от меня все дальше и дальше, не переставая смотреть на меня печальными глазами. Я протянул руку, чтобы удержать его, но в руке моей очутился только неосязаемый скипетр. Внезапно меня окружили многочисленные таны и предводители, появился роскошно накрытый стол, и начался пир на славу. Сердце мое снова забилось свободно, а в моей руке все еще находился таинственный скипетр. Долго пировали мы, но вот закружился над нами красный ворон, и лев подплывал все ближе к нам. Потом на небе зажглись две звезды: одна сияла бледным светом, но стояла твердо на своем месте, другая же светила ярко, зато колебалась из стороны в сторону. Из облаков снова показалась таинственная рука, указала на тусклую звезду, и голос сказал: "Вот, Гарольд, звезда, озарившая твое рождение." Другая рука указала на яркую звезду, и другой голос сказал: "Вот звезда, озарившая рождение победителя". Потом яркая звезда увеличилась в объеме и стала гореть все ярче и ярче... со страшным шипением пролетела она через бледную звезду, а небо как бы сплошь покрылось огнем... Тут это странное видение стало исчезать, и в то же время в моих ушах зазвучало торжественное пение, похожее на божественный гимн, который я слышал только раз в жизни, а именно - в день коронации короля Эдуарда!

Гарольд замолк. Пророчица подняла свесившуюся на грудь голову и долго смотрела на него мрачным, ничего не выражающим взором.

- Почему ты .так пристально смотришь на меня и не говоришь ни слова? спросил молодой граф.

- Тяжело у меня на душе, и я теперь не в силах разгадать этот сон, пробормотала Хильда. - Утро, пробуждающее человека к новой жизни и деятельности, усыпляет жизнь мысли. Подобно тому, как звезды меркнут при восходе солнца, так угасает и свет души при первых звуках песни пробудившегося жаворонка. Сон, виденный тобой, предрек твою судьбу, но какова она - я этого не знаю. Жди же теперь минуты, когда Скульда сойдет в душу своей рабы. Тогда слова будут литься из моих уст с быстротой бегущего с горы потока..

- Я буду ждать, - ответил Гарольд со спокойной улыбкой. - Только не обещаю верить твоему откровению.

Пророчица глубоко вздохнула, но не промолвила больше ни одного слова.

ГЛАВА III

Гита, жена графа Годвина, сидела печально в своей комнате. Тут же сидел Вольнот, любимец ее. Остальные сыновья ее имели крепкое телосложение, и матери никогда не приходилось особенно заботиться о них, даже во время их детства. Но Вольнот явился на свет раньше времени, и оба - мать и новорожденный - долго находились между жизнью и смертью. Сколько горьких слез пролила она над его колыбелью! В младенчестве он был таким хрупким и нежным, что мать должна была заботиться о нем и день и ночь, а теперь, когда он стал довольно бодрым юношей, она привязалась к нему еще сильнее. При виде его, такого прекрасного, веселого и полного надежд, Гита гораздо больше жалела о нем, чем об изгнанном Свене: ведь, Вольнота вырывали из ее объятий, чтобы отослать в качестве заложника ко двору Вильгельма норманнского. А юноша весело улыбался и выбирал себе роскошные одежды и оружие, чтобы похвастаться ими перед норманнскими рыцарями и красавицами. Он был еще слишком молод и беспечен, чтобы разделять ненависть старших к иностранным нравам и обычаям. Блеск и роскошь норманнов ослепляли его, и он радовался, что его отсылают к Вильгельму, вместо того чтобы жалеть о своей родине и об оставляемых им родных.

Возле Вольнота стояла младшая сестра его, Тира, милый, невинный ребенок, разделявший вполне его восторг, что еще более печалило Гиту.

- Сын мой! - говорила мать дрожащим голосом.

Зачем они из всех моих сыновей избрали именно тебя? Гарольд одарен разумом против опасностей. Тостиг смел против врагов. Гурт так кроток и полон любви ко всем, что ничья рука не поднимется на него, а от беспечного веселого Леофвайна всякое горе отскочит, как стрела от щита. Но ты, мой дорогой мальчик!.. да будет проклят Эдуард, избравший тебя!.. Безжалостен отец, если он мог допустить, чтобы у матери отняли единственную радость... жизни ее.

- Ах, мама, зачем ты это говоришь? - ответил Воль-нот, рассматривая шелковую тунику. Это был подарок королевы Юдифи. - Оперившаяся птица не должна нежиться в гнезде. Гарольд - орел, Тостиг - ястреб, Гурт - голубь, Леофвайн - скворец, а я - павлин... Увидишь, дорогая мама, как пышно распустит твой павлин свои красивые крылья!

Замечая, что шутка его не произвела желаемого действия на мать, он приблизился к ней и сказал серьезнее:

- Ты только подумай, мама: ведь королю и отцу не оставалось другого выбора. Гарольд, Тостиг и Леофвайн занимают должности и имеют свои графства. Они к тому же опоры нашего дома. Гурт так молод, такой истый саксонец, так горячо привязан к Гарольду, что ненависть его к норманнам вошла просто в пословицу; ненависть кротких людей заметнее, чем злых... Мной же - и это хорошо известно нашему доброму королю - все будут довольны: норманнские рыцари очень любят Вольнота. Я целыми часами сидел на коленях Монтгомери и Гранмениля, играл их золотыми рыцарскими цепями и слушал рассказы о подвигах Роллы. Прекрасный герцог сделает и меня рыцарем, и я вернусь к тебе с золотыми шпорами, которые носили твои предки, неустрашимые короли норвежские и датские, когда еще не знали рыцарства... Поцелуй меня, милая мама, и полюбуйся на прелестных соколов, присланных мне Гарольдом!

33